К.Ф. Ган
I
Кто раз испытал прелесть Кавказских гор, чудных, диких долин в ущелий, величие снежных полей и ледников, того каждый год, летом, когда этот чудесный мир более всего доступен человеку, влечет туда какая то неведомая сила. И всегда вы встретите что-нибудь новое, так как природа Кавказа в высшей степени разнообразна, чистый калейдоскоп чудеснейших видов.
Как уже несколько лет подряд, я летом прошлаго года, с некоторыми товарищами, предпринял поездку в горы. Первоначальный наш маршрут: ст.Невинномысская, Клухорской перевал, Сухум или Зугдиди – был изменен вследствие непредвиденных обстоятельств, громадных снегов и завалов на Клухоре, через который мы не могли пройти, а потому решили отправиться в сердце Карачая, в Учкулан и на ледник Кукуртлы (верно: Кюкюртлю, — Ред.), спускающийся с северо-западной части Эльборуса. Из этого ледника вытекает дикий горный поток Кукуртлы-Коль (верно: Кюкюртлю-Кол, — Ред.), впадающий в Хурсук (верно: Хурзук, — Ред.), один из главных притоков Кубани с правой стороны.
Река Кубань, с которой мы ближе познакомились в её верхнем течении, у Баталпашинска выходит на равнину и поворачивает на северо-запад. Тут она полна интереса, во-первых, пестротой обитающих здесь народностей и, во-вторых, природными богатствами, столь щедро разсыпанными среди области кубанских казаков. Между Кубанью и Большим Зеленчуком, мы находим четвероугольник, обнимающий приблизительно 150 квадратных верст, где маленькими партиями живут западные адыге и кабардинцы, горние татары, ногайцы, абасинцы, немцы и евреи. Немного выше по течению реки встречаются еще незначительные поселки осетин и греков; на юге же от Хумары, до Главнаго хребта и выступающаго от него на север громаднаго массива Эльборуса находится страна Карачай, граничащая на верховьях реки Тебердой, на западе с Большой Кабардой и предгорьями Эльборуса (верно: Эльбруса, — Ред.). Как для этнографа и лингвиста, так и для археолога тут открывается обширное поле деятельности, вследствие множества курганов, дольменов и многочисленных остатков великолепных храмов и некогда цветущих городов и поселений. Что-же касается до вышеупомяпутых природных сокровищ, мы укажем на громадные залежи глауберовой соли в двух больших озерах, лежащих на расстоянии 10-12 верст на восток oт Баталпашинска; на огнеупорную глину, на прекрасную известь, на залежи каменнаго угля, на серебряную, свинцовую, медную и марганцевую руды, скрытыя в нависших над долиной скалах и горах. Притом долины и ущелья изобилуют прекрасным строевым лесом и разной дичью, реки — превосходной форелью, а тучные луга доставляют многочисленным табунам и стадам прекрасный корм.
Отправляясь со станции железной дороги, Невинномысской (на владикавказско-ростовской жел. дор.), мы находимся в необозримой равнине. Только на юге, куда мы направляемся, поднимается хребет невысоких гор, покрытых лугами и пашнями. Большая Невинномысская станица, расположенная на р.Кубани, на довольно далеком расстоянии от станции железной дороги, остается направо от нас. Мы переваливаем через маленький хребет и перед нами снова открывается плодородная равнина, с многочисленными стадами, среди которых внимание наше привлекают тонкорунныя овцы (merinos). Они очень ценятся, не столько по мясу и салу, как наши, сколько по своей прекрасной тонкой шерсти (одна овца дает 10 фунтов ниерсти и более; пуд продается по 12-15 руб.). Множество курганов разной величины немного оживляют однобразие равнины. После 2 ½ часовой езды мы прибыли в станицу Беломечетскую, имя которой происходить от белой мечети, когда-то на далекое разстояние видневниейся в стране. Кстати заметим, что станицы кубанскаго войска, большею частью, возникли не ранее конца прошлого столетия. История поселения и переселения кубанских казаков очень длинная и запутанная, и, естественно, находится в тесной связи с успехом русскаго оружия в борьбе с горцами. Последние после завоеваия Анапы (в 1828 году), лишенные поддержки турок, скоро покорились русскому владычеству. Станицы, первоначально устроенные для военных целей, как укрепления, большею частью, представляют из себя правильный четвероугольник, когда то окруженный рвом и валом, с котораго пушки грозно смотрели в страну. Внешний вид этих станиц не особенно привлекателен; избушки, построенные из сырца и покрытые соломою, довольно убоги; весьма редко попадаются деревянные дома, крытые железом. Деревья и сады весьма редки. Дворы отделены друг от друга плетнями и содержатся довольно грязно, также как и улицы. Это обстоятельство, а также пруд, или скорее болото, с грязной водой, находящееся при каждой станице, не могут не влиять дурно на здоровье жителей, и неудивительно, что мы постоянно читаем о разных эпидемиях и эпизоотиях, уносящих там, чуть ни каждый год, массу жертв. Жители занимаются, главным образом, земледелием и скотоводством, и довольнс состоятельны. В сельском хозяйстве не редко пользуются усовершенствованными орудиями, отчасти приводимыми в движение паром. Там и сям видны молотилки, прессы для сена и т. д.
Около Беломечетской мы переезжаем Кубань, в которую тут впадает медленно текущий Малый Зеленчук. На дальнем горизонте, на юго-востоке виднеется широкий двуглавый массив Эльборуса. Две вершины имеют некоторое сходство с человеческими грудями. И, если верно, как некоторые утверждают, будто слово «Эльборус» значит «грудь», то такое название до вольно поэтично. С этих вершин, как с материнской груди, окружающая земля всасывает, точно молоко, с ледников воду, дающую ей жизнь и силу, и делается плодородной к способной производить травы и хлеб. кусты и деревья… Эти обе вершины остаются еще долго перед нашими взорами, пока, наконец, они не скрываются уже за Баталпашинском.
От Невинномысской до Баталпашинска можно доехать в 5-6 часов. Эта прежняя станица, основанная в 1825 году, теперь гордится громким названием «города», с которым, однако, по правде сказать, имеет еще мало сходства. Расположенная на правом берегу Кубани, на 1800 ф. над уровнем моря, местность эта отличается от станиц своими садами. Нельзя, впрочем. сказать, чтобы городок был очень чист: по убийственной, грязной дороге вы въезжаете туда, и в прилегающей к реке части вас особенно поражает такая же невылазная грязь, как в кабардинском ауле Даруконте (верно: Дударуковском, — Ред.), расположенном на другом берегу у самого моста. Большую пользу, чем всякий ассенизационный комитет, приносят Баталпашинску часто бывающие там сильные ветра.
Левый берег Кубани на этом месте довольно скалистый и крутой, правый – не столь высоко поднимается над широким ложем.. Река делится на не сколько рукавов и тут, как и во всем своем течении, где долина расширяется, образует острова разной величины. Характерная черта верхнего течения Кубани, до выхода в равнину та, что она почти везде глубоко врезывается в мягкий, но скалистый грунт.
Над рекой, с обеих сторон, возвышаются террасы значительной ширины (часто до нескольких верст, а за ними высокий горный хребет, склоны которого, то покрыты чудными лугами, то состоять из голых скал самых причудливых форм, напоминающих собой башни и стены развалившихся замков. До Хумары леса почти не видать, только в боковых долинах, на которые иногда открывается вид, мы замечаем кустарники и деревья, а на островах Кубани местами растет ива и ольха.
Долина хорошо населена, что указывает на плодородную почву; но все-таки, главное занятие жителей тут скотоводство. Стада многочисленных деревушек и аулов, большею частью кабардинцев, которых здесь называют азиатами, находят себе богатую пищу на равнине и на горах. Ремеслом занимается еврейское население Джегонасской деревни (15 верст выше Баталпашинска); они приготовляют сафьяновые голенища и разную обувь для окрестных жителей.
Миновав станицу Красноярскую (скалы тут имеют красный отлив), дорога поднимается по скалам, окаймляющим долину, входя временами в боковые ущелья. Скалы из мягкого, легко выветривающегося желтого песчаника, имеют какой-то странный вид; они как будто изрыты ходами и норами полевых мышей. Очень метко называет народ место это Мышиной тропой. Тут, по близости, выходят наружу, впервые, залежи каменного угля, которые потом часто встречаются по обоим берегам реки до самой Хумары, но не имеют значительной толщины (около 50 сантиметров). Хотя тут проложено несколько штолен в скалах, но недостает предприимчивых людей с необходимыми капиталами, чтобы эксплуатировать эти богатства. Пока сумма добываемого каменного угля мало превышаете 100.000 пудов в год.
Скоро вдали показываются башни Хумары и белые стены укрепления. Не доезжая этого местечка, в равнине, на большом пространстве, разбросаны груды камней, остатки больших аулов. На такие развалины мы теперь часто наталкиваемся. Они служат доказательством того, что местность эта недавно; еще была очень густо населена, но губительная эпидемия уничтожили жителей или заставили их переселиться в другие места.
Хумара очень красиво расположена (около 3000 ф. над уровнем моря) и составляет прекрасное дачное место. Окружающие горы, из которых некоторые достигают до 5000 ф. вышины, представляют отчасти приятные и мягкие формы, отчасти же дико-романтические скалы. Непосредственно за Хумарой, на правом берегу Кубани, поднимается мощный скалистый конус, на котором, находятся остатки старинной церкви в византийском стиле времен Юстиниана. Церковь эта в настоящее время возобновляется. Не мало, должно быть, стоило трудов поднимать туда громадные плиты для этой постройки. Несколько раз в год собираются тут жители Хумары, осетины-христиане для жертвоприношений, носящих, впрочем, еще совершенно языческий характер. Окрестности Хумары очень привлекательны: дикие, обросшие лесом ущелья, с многочисленной дичью, сменяются тучными лугами. Это укрепление составляете, так сказать, ключ Карачая, в который, вверх по долинам Кубани и Теберды, проложены довольно сносные проезжие дороги. Поднимаясь вверх по Теберде, мы достигаем Клухорскаго перевала, следуя же но долине Кубани, мы по ущельям его притоков можем дойти до Нахарскаго перевала (9617′ над уровнем моря) или же, восточнее, до перевала Хоти-Тау (верно: Хотю-Тау, — Ред.)и ледников Эльборуса.
Мы сперва направились к Клухорскому перевалу, где теперь как раз вырабатывается хорошая дорога через Главный хребет. Так как тут рабочим почти ежедневно подвозили жизненные припасы, то мы могли быть уверены в том, что дороги и мосты до перевала будут в сносном виде. Немного выше Хумары мы простились с долиной р. Кубани, принимающей тут свою многоводную, дикую и быструю сестру —Теберду, вырывающуюся из узкой, окаймленной, высокими горами, долины. Дорога, проложенная по этой долине, весьма богата чудными видами. Склоны гор покрыты лиственным лесом, прохладная тень которого защищала нас от палящих лучей солнца. Там, где долина местами расширяется, дорога идет среди прекрасных лугов. Тут мы, впервые, встретили карачаевцев, которые отвозили в Баталпашинск на маленьких арбах бурки и войлоки, домашние изделия их жен. Некоторые арбы были нагружены громадными бревнами и мы удивлялись, как эти маленькие повозки могут выносить такую тяжесть. Здесь, на одном лугу расположилась уже толпа возвращающихся с базара карачаевцев; их маленькие повозки, покрытые сверху войлочным навесом, поставлены в круг; за каждой повозкой, на некотором расстоянии на шестах, висят котлы, где они усердно варят «шурпу», т. е. суп из баранины с кислым молоком. Подобный лагерь странствующих карачаевцев нам представляете en miniature лагерь странствующих гуннов, но с той только разницею, что у гуннов употреблялись под упряжь лошади, а не быки как тут; кроме того, по всей вероятности, у гуннов был вид более дикий и страшный, чем у жителей Теберды и верховьев Кубани. В реке плавает масса огромных бревен кавказской пихты (Abies Nordmaniana), которые вырубаются и очищаются выше, а потом сплавляются в баталпашинскую лесопильню. Целыми десятками запружают они реку и только с помощью человеческой руки могут сняться с мели. Тут многие из них остаются на месте и гниют, что при громадном лесном богатстве долины мало беспокоит их владельцев. Скоро мы доехали до первого карачаевского аула «Тебердинский» (3773′), где в канцелярии, стоящей на маленькой возвышенности, нам было предоставлено несколько очень чистых комнат. На том же дворе прежде помещалась школа, упраздненная теперь, к большому сожалению жителей. Оставшаяся до сих пор гимнастика доказываете, что тут, по приемам новейшей педагогики, рядом с воспитанием ума, развивали также телесные силы. Из числа любопытных, которые, как это всегда бывало, собирались вокруг нашей главной квартиры, вышло несколько молодых парней, показавших нам свою ловкость в метании камней и набрасывании аркана, а также в стрельбе в цель.
Тебердинская есть молодая колония Учкулана, где излишек населения побудил многих переселиться; но ещё гораздо раньше с Баксана па Теберду перешли горские татары, аулы которых, однако, вымерли. Сами карачаевцы называют себя родственниками баксанских татар и следующая элегия также указывает на это родство. Дворянин Ахлав Каркмазов (верно: Ахлау Коркмазов, — Ред.) в Тебердинской рассказал нам эту элегию с большим увлечением, на благозвучном татарском языке, содержание которой нам перевел ученик I-й гимназии Ф.Пр…, совершивший с нами эту прогулку. Вот содержание её: Ухабича (верно: Уха-бийче, — Ред.), из рода. Урусбиев, по смерти своего мужа, переехала со своими сыновьями, Алхазом и Мурзой, и племянником Муссусом (верно: Мусососом, — Ред.), сопровождаемая многочисленным народом, с Баксана на Теберду, где она поселилась. Ухабича пользовалась большим авторитетом. Несколько лете они жили в полном довольствии и счастии. Но вдруг появилась злая «эмина» (т.е. холера), от которой Алхаз и Мурза скончались в один и тот же день.
Встала Ухабича со своего ложа, плакала и жаловалась: «В то время, как я погнала стада па пастбище, на моем дворе выросла такая густая трава, что и змее невозможно было проползти; также скоро умерли мои дети, так что я не знаю даже, кого из них первого постигла смерть. Когда на Баксане узнают эту весть, то там соберется столько народу, сколько собирается на свадьбах, и прольют горюя слезы по погибшим. Не стало уже Алхаза и Мурзы; кто же теперь выезжать станет коней аула Мекерского ? Кто станет уводить их из аула Мекерского ? Уже снег падает на гор Муху, а хлеб все еще лежит не смолотый на арбе; быки стоят запряжены, но нет никого, кто бы их выпряг. Один Муссус остался у меня, самый скверный из всего рода Урусбиев. Я построила мост через речку Кича-кол, такой большой и крепкий, чтобы он удержался навсегда; плохие балки унесла вода, по лучшие балки остались. А у меня смерть похитила сперва лучших моих сыновей и оставила мне самого плохого. Я не должна плакать и горевать, потому, что алькоран мне запрещает это, но как мне не проливать слез, когда я лишилась своих детей? Люди, пришедшие со мною с Баксана, бежали из аула и живут в горных трущобах; отцы и матери там вымерли, одни дети остались, и нет никого, кто бы позаботился о них. Они плачут, как маленькие козлята, родившиеся в лесу, когда мать их покидает. Должно быть, мы страшные грешники, что Бог так жестоко нас наказал. Хлеб стоит созревший на поле, но нет никого, чтобы собирать его; стада, оставшиеся без пастухов, разбрелись. Прежде никто не смел без моего позволения оставить аул, теперь же все они ушли от меня без спроса; 100 дворов вышло со мною из Урусбиевского аула, а теперь только немного их осталось. Лучше всего было бы умереть и мне!» Так горько плакала Ухабича…
Мы еще раз, вернемся в Тебердинскую. Нельзя не упомянуть о превос-ходной речной форели, которая в большом количестве водится в Теберде и легко ловится неводом. Аульский писарь, у которого мы остановились, по приезде нашем, отправился ловить рыбу для своих гостей и, спустя короткое время, принес целое ведро форелей. Сваренные в соленой воде, они составили для нас роскошный ужин. Старшина, туземец, которого мы пригласили с нами поужинать, хорошо говорил по-русски и оказался очень услужливым человеком. Мы вели с ним переговоры насчет верховых и вьючных лошадей, из которых первые должны были с нами идти до перевала, откуда мы, удержав одних вьючных, намеревались отправиться дальше пешком. Он нам обещал доставить лошадей к следующему утру с платой по рублю за лошадь, в сутки. Но на другой день мы имели неприятность, которая отняла у нас много времени. Какой-то седой старик, который до сих пор еще не хочет примириться с русским владычеством, и на все ворчит, усердно старался уговорить других, чтобы нам не давали лошадей за условленную цену, и только, когда я обещал записать его и пожаловаться, причем прогнал его вон, другие согласились и, после многих разговоров, наконец, навьючили лошадей. Солнце уже высоко стояло на небосклоне, когда мы выехали из Тебердинской. Проехав несколько верст по зеленым лугам, орошаемым пенящимися маленькими горными потоками, мы въехали в довольно узкое ущелье, обросшее чудным строевым лесом. Горные хребты справа и слева поднимаются все выше и выше, а за ними виднеются покрытия снегом отвесные скалы г.Конделян-Лар (верно: Кёнделенлер, — Ред.). Рядом с елью и сосной мы замечаем прекрасные экземпляры разных пород клена, а также чинара, ольхи, рябины осины и, в особенности, прекрасны/ березы, в тени которых раскинута разный кустарник, как-то: бузина, калина, жимолость, боярышник, рододендроны и др.; между тем, как земля покрыта пестрым ковром цветов, среди которых блестят ярко красные ягоды земляники. Вот мы доехали до местности, называемой «Крыльганом» (верно: Кырылганом, — Ред.). Тут какой-то предприимчивый чиновник построил дегтярный завод и с пользой употребляет оставшиеся от вырубленного леса пни, которые иначе, при гниении, служили бы гнездами для разных вредных насекомых. Мы были приятно удивлены, найдя здесь, в этой дикой местности, гостиницу, двухэтажный дом, построенный в русском стиле. Человек, который его построил на этом месте, должно быть, был большой любитель природы и имел очень хороший вкус. Это, в своем роде, санитарная станция, очень красив расположенная среди громадных гор в дремучем лесу; дом и его окрестности отражаются в маленьком, неглубоком озере, на котором плавает лодочка. С обращенного к югу балкона открывается, вверх по долине, чудный вид на снежные вершины Яманауса и его ледники, из под которых вытекает несколько притоков Теберды, Хуты и Домбай-Улген. Природа тут такая восхитительная, величественная и мирная, тут так хорошо, что и у нас явилась охота поселиться здесь… Подкрепившись маленькой закуской и выпив несколько бутылок прекрасного пива, мы продолжаем путь по прекрасному лесу. Восторгаясь окружающей ве-ликолепной природой, мы вспомнили прекрасную песню: «кто тебя, дремучий лес…» Но скоро восторг наш заменился печалью и грустью, так как глазам нашим представилось громадное место, опустошенное пожаром, где сотни громадных деревьев торчат обугленные или валяются по земле. Такие места еще часто встречаются; там и сям еще виднеются дым и огонь, и никто не трудится тушить. Местами деревья без всякой цели вырубаются и портятся на земле. И что это за деревья! Выше величайших корабельных мачт; у основы два взрослых человека не в состоянии обхватить их. Это дерево, напоминающее иногда своими изящными раскидистыми ветвями гордую пальму, есть кавказская пихта, из которой состоит тут почти весь лес, и которая простирается до подножья самого перевала. Да, красив этот лес, величественно созданный Богом! И вот, приходить ничтожный человек и гнусно и глупо уничтожает чудные творения Его рук. Страшные обвалы, дикие потоки и ураганы, правда, тут тоже причиняют немало вреда и поражают множество таких великанов, но хуже всех свирепствует здесь человек. Тут именно с особым усердием он проявляет свой алчный дух опустошения, потому что лес этот в скором времени перейдет в казну. Еще десять тысяч елей позволено жителям вырубить и сплавить, но кто станет их считать?
Три часа мы ехали по дремучему лесу, имея с правой стороны зеленовато- белый, бурный поток, а с левой крутой, обросший лесом, горный хребет, с гранитных скал которого часто отделяются громадные глыбы и с грохотом катятся вниз в долину… Вот мы близ Яманауса, но оставляем его вправо, и, следуя по главному руслу, обращаемся на юго-восток. Долина суживается в узкой теснине; дорога, с большим трудом проведенная в крепких и твердых скалах, зигзагами высоко поднимается над потоком, который, шумя и пенясь, пробивается сквозь гранитные глыбы. Благородные ели, однако, не боятся его ярости; они спускаются к самой воде, которая омывает их подножья. Легче нам стало на душе, когда мы миновали это опасное место, называемое Гоначыром (верно: Гоначхиром, — Ред.). Тут долина снова расширяется; голые скалы, исчезавши временами за высоким лесом, снова виднеются; со склонов гор, из-под накопившегося в углублениях снега выбегают маленькие реченки и, ниспадая каскадами, серебристой лентой соединяются с Тебердой; а на горизонте рисуются высокие снежные горы. На обширном лугу, у самой дороги и недалеко от реки, блещет глубокое озеро Туманлы со своей таинственной, темно-синей, прозрачной водой. Робкая лаксфорель, при нашем приближены, пугливо уходит от крутого берега. На том берегу Теберды, не далеко отсюда, еще находится такое же, изобилующее рыбой, альпийское озеро, которое, однако, на картах не отмечено. Эти местности совсем не населены, и только весьма редко мы наталкиваемся на какой-нибудь «кош», пристанище для пастухов, состоящее из четырех шестов, сверху обтянутых войлоком. Здесь ночуют пастухи среди своих стад. Это – крепкий, здоровый народ, который на этих вы сотах (700′ над морем и выше), закутанный только в свою бурку и плохо защищенный от дождя и снега проводит ночи. Леса и кустов для шалаша тут очень много, но они довольствуются упомянутым убогим убежищем. Следует скорее завидовать таким детям природы, а не жалеть их.
На расстоянии нескольких верст от озера, у подножья перевала, на высоте 7000′ над уровнем моря, среди леса, стоит несколько бараков, сколоченных из досок и драни. Там живут инженеры, строители дороги. По любезной рекомендации главного инженера в Баталпашинске, мы тут нашли самый радушный прием. Солнце уже зашло, когда мы туда приехали, и стало очень свежо, так что приятно было посидеть у пылающего в камине огня. В лавке, снабжающей рабочих жизненными припасами, мы нашли все необходимое. К сожалению, из разговоров с строителями дороги мы должны были вынести такое впечатлите, что нам едва ли удастся перейти Клухор. Кроме массы старого снега и выпавшего в последние дни нового, громадные земляные обвалы, по ту сторону главного хребта, в долине р.Клыча, для нашей скромной экспедиции представляли непреодолимые препятствия. Чтобы форсировать перевал, надо было бы иметь значительное число рабочих и носильщиков, которых нанять нам не позволяли наши средства. Но, все таки, мы собственными глазами хотели убедиться, в каком состоянии перевал (9100′ над уровнем моря), и решили на следующее утро отправиться туда.
Каменные породы, по которым вырабатывается тропа к перевалу, преимущественно состоять из зеленовато-белого гранита, содержащего много кварца, местами диорита и сиенита. Подъем довольно значителен, 25 саженей на версту, при 14 длинных зигзагах. В то время работало там двести человек турок. Вследствие взрывов по новой дороге, старая тропа и весь склон были так завалены грудами обломков скал, что очень трудно было бы взбираться по ним, а потому мы выбрали другую, тоже очень трудную дорогу по левому берегу дикого потока, скатывающегося многочисленными каскадами по отвесным скалам. Вскоре лес пре-кращается и местами еще попадаются низенькие березы, а землю покрывают чудные рододендроны в цвету, два рода черники (vaccinium acrostaphylus и murtillus), кусты рябины и горного клена, а немного выше ползающие по земле можжевельник. Направо от нас стоят высокие снеж-ный стены, над которыми торчат скалистые рога Чочаминенкая (верно: Чотча-Минген-Кая, — Ред.). Имя это по-здешнему значит: «один человек был здесь». Эти отвесные скалы (больше 12000′) считались недоступными; но один смельчак из карачаевцев держал пари, что влезет наверх. На глазах всех он взобрался на высшую точку и поставил там маленький памятник из камней. С тех пор скалы эти носит это имя.
С большими затруднениями мы взобрались на первую террасу, где речка стремится вниз среди альпийских лугов, часто скрываясь под снежными мостиками. Обыкновенная альпийская флора: желтые и белые анемоны, бетонии, генцианы, розовые примулы, орхидеи, вероники и др. богатым ковром окаймляют ее берега. Тут снова нашел я подтверждение сделанного мною раньше на Баксане, у ледников Асау и Терсколя (верно: Азау и Терскола, — Ред.) и в других местах наблюдения, что альпийская флора на северном склоне Кавказа гораздо беднее, чем на южном. Кроме того, бросается в глаза низкий рост растений. Между тем, как на южном склоне альпийские цветы поражают своим ростом и своим совершенством, здесь они настоящие карлики; и даже такое сравнительно грубое растение, как veratrum nigrum, достигающее на Рокском и Мамисонском перевалах, а также на Борбало, человеческого роста, здесь едва подымается на ½ аршина. Причину такого явления я не смею точно определить; по всей вероятности, это зависит от сильных и сухих ветров, господствующих на севере, а также от того, что снежная линия тут проходить гораздо выше, чем на южном склоне, где, вообще, больше влаги в воздухе.
С террасы, на которую мы взобрались с большим трудом, едва перейдя дыхание, и карабкаясь местами на четвереньках, нам представилась сле-дующая панорама: перед нами довольна широкая долина, по которой протекает один из главных истоков Теберды, Клухорская речка; на заднем фоне три огромные снежные пирамиды, подножья которых покрыты валунами и снегом, налево – снежные стены, имевшая несколько сот футов вышины. Оттуда сверху ручей этот вытекает из озера, питающегося водами с двух ледников. Там царит еще зима и озеро покрыто льдом и глубоким снегом. Мы собирались было подняться к нему, но страшная непогода, ХОЛОДНЫЙ дождь со снегом, который бил нам прямо в лицо, заставил нас вернуться назад. Густой туман ложился на все окрестности. С большим трудом спустились мы по глыбам скал; промокшие до костей и окоченелые от холода несколько часов спустя, мы опять очутились в своем приюте, где сушили платье и грелись у камина. Насколько мы были счастливее бедных рабочих которые, в этот воскресный день, спустились сюда, чтобы запастись провизией на целую неделю, и теперь сидели на сырой земле вокруг маленьких костров, приютившись под ветвями раскидистых пихт! Они сегодня еще должны были вернуться к своим жалким шалашам на перевале, чтобы завтра рано утром опять приступить к работам.
Радушный прием, оказанный нам у подножья перевала, заставил нас позабыть о неудаче; кроме того, мы с удовольствием примирились с мыслью, что нам еще раз придется проехать прекрасную долину Теберды. После обеда мы отправились в путь и на другой день довольно рано прибыли в Хумару. Чтобы оттуда попасть в Учкулам (верно: Учкулан, — Ред.), нам пришлось проехать верст 60 по долине Кубани. Карч-юрт (верно: Карт-Джурт, — Ред.), Учкулам и Хурзук – главные аулы карачаевцев, где мы ближе познакомились с этим народом.
Направляясь в верховья Кубани, мы предполагали найти там такие же виды, как на Теберде. Обе реки протекают совсем близко друг от друга, прорывая одни и те же предгорья главного хребта, и главное направление течения их идет на север. Но и тут опять выказывается замечательное разнообразие кавказской природы, на которую мы выше указали.
II
Все эти долины Терека, Баксана, Теберды, Кубани и пр. имеют свой осо-бенный, индивидуальный характер. Так в геологическом отношении верхняя долина Кубани резко отличается от долины Теберды и, в связи с этим, растительность также различна: на Теберде мы встречаем преимущественно, и в верховьях исключительно, хвойные породы, на Кубани, напротив, до Карч-Юрта — лиственный лес; только выше, на Хурсуке поселилась сосна.
Сперва дорога идет по лугам, покрывающим берега Кубани и полуостров, при соединении Кубани с Тебердой; скоро мы поворачиваем налево и переезжаем Кубань по мосту, длиной не более 25-30 футов. Скалы, через которые тут река пробила себе дорогу, образуют замечательные узкие ворота, возвышающиеся не более десяти футов над водой, массивные столбы которых как будто нарочно созданы для того, чтобы поддерживать мост. Над расположенным за мостом аулом Ташкупир (верно: Ташкёпюр, — Ред.), населенным карачаевцами, возвы-шается, в виде белой башни внушительных размеров, укрепление, виднею-щееся на далеком расстоянии. Окаймляющие долину горы вначале еще имеют мягкие контуры и немного отступают назад, но вскоре над ними и за ними показываются высоте скалистые конусы, которые, однако, опять исчезают за лесом, тут начинающимся. Самые разнообразные породы лиственных деревьев, как то: чинар, липа, клен, ольха, ясень, вязь, серебристый тополь и ива, своими разнообразными формами и разноцветной листвой придают лесу очаровательный вид, более приятный еще тем, что тут еще не заметны следы разрушительной силы рук человеческих. После обильного дождя лес этот, при дуновении свежего утреннего ветра, имел особенно праздничный вид и как будто бы украсился для нас. Малочисленные представители из пород хвойных держатся высоко на голых утесах, верхушки которых замечательно зубчаты и имеют очень дикий, суровый вид. Человеческих жилищ тут не видать, зато лес оживляется разной дичью, испуганно убегающей от непривычного звона нашей тройки. По словам нашего ямщика, тут попадаются также и фазаны, а лисиц, кабанов, медведей, оленей водится там пропасть.
На расстоянии приблизительно 30-ти верст выше Хумары долина суживается до того, что кажется, будто она прекращается. Теснина эта, образуемая высокими отвесными скалами, там и сям покрытыми лесом, карачаевцами называется «jaman achit», т. е. скверная дорога. Постоянно обваливающиеся глыбы скал представляют для путешественника немало опасности. У почтовой станции Индыша долина опять расширяется. С ближнего моста открывается чудный вид на Эльборус. Еще раз сближаются окаймляющие долину высокие хребты. Тут возвышающиеся на правом берегу скалы, Джалаколь (верно: Джалан-Кол, — Ред.) и Тохтаул-Джульхан, скрывают в своих недрах богатые свинцовые и серебряный руды, вертикально расположенные в фельзите и порфировых породах; руды эти имеют некоторое сходство с садонскими, но, как говорят, они более содержательны. Мы были очень удивлены, встретив в этой дикой местности обширный завод. Предприимчивый горный инженер К., получивший свое образование за границей, в Штутгарте и Фрейберге, устроил этот завод для опыта; если опыт, как надеются, окажется удачным, то акционерное общество примется за эксплуатацию этих руд. Руда выходить наружу и попадается полосами толщиною в одну сажень, а в вертикальном направлении она достигает десяти и более саженей, штольные уже имеют в длину восемь саженей. Князья Крым-Шамхаловы, которым принадлежит эта земля, ежегодно получают за аренду до десяти тысяч рублей.
За Тохтаул-Джульханом долина значительно расширяется, а дорога становится очень каменистой и скверной. Вскоре вдали, по обеим сторонам реки, появляется несколько аулов, составляющих вместе до 700 дворов и носящих общее название Карч-Юрт /Эль-тюбе/ (верно: Карт-Джурт /Эль-Тюбю, — Ред.). Это – резиденция князей Крым-Шамхаловых. Проехав еще несколько верст, мы достигаем того места, где соединяются главные истоки Кубани: Учкулан и Учкулам (видимо, опечатка; верно: Учкулан и Хурзук, — Ред.). Страна тут густо населена; на Учкулане лежат аулы того же имени (700 дворов), а при впадении Хурсука в Учкулан — Хурсукские аулы (770 дворов). В Учкулане мы остановились в здании школы, при которой имеется пансион. Так как уже начались летние каникулы, то все здание было в полном нашем распоряжении.
/…/ Одежда мужчин и женщин мало отличается от кабардинской. Женщины носят длинные, широкие панталоны, платье большею частью из красного ситца, начиная с пояса по сторонам разделенное прорезом; при работе передняя половина засучивается наверх, на груди — нагрудник, по сторонам богато украшенный нашитыми украшениями из серебра; талью обхватывает широкий кожаный пояс, спереди имеющий серебряные украшения; двойные рукава, из разной материи и разной длины, доходят до локтя; обувь европейского покроя. Голову они обвивают простым платком пестрого или темного цвета, который завязывается на темени так, что концы ниспадают на обе стороны.
/…/ Дома, построенные из бревен, на подобие русских, и вымазанные глиной, состоять из одной,редко двух комнат, с низкими дверьми и маленькими окнами, высокая крыша, крытая соломою, иногда даже железом. Внутреннее устройство такое же, как у горских татар на Баксане: вдоль стен тахты, покрытые войлоком, на них стоять сундуки с платьями, а над ними на стене, висят шубы и другая одежда; на одной стороне что-то вроде камина, где на цепи вешается котел. Только одна особенность тут бросается в глаза. Это большая поперечная, дугообразная балка на потолке, с которой, посредством простых укреплений, соединены три продольных балки. Первобытный камин местами уступил место русской печке. Украшением комнаты служат висящие на стенах праздничные платья, войлоки собственного приготовления с нашитыми арабесками, разные сукна, оружие, охотничьи трофеи и т.д.
Карачаевцы, большею частью, занимаются скотоводством; менее развито земледелие, согласно со свойствами тамошней почвы, мало пригодной к хлебопашеству. У богачей имеются табуны в 1.000 и более лошадей; они высокого роста и крепкие; на них навьючивают тяжестей до 30-ти пудов. Коров и волов мало, зато масса баранов и коз; первые без исключения черного цвета. Свиней не видать; они исчезли с введением ислама. Главная работа выпадает на долю женщин, как почти у всех кавказских горцев, в особенности у магометан. Тем более нужно удивляться тому, что женщина у магометан так мало пользуется уважением и что в доме все бывают опечалены, когда рождается ребенок женского пола.
Только пасти стада, пахать поле и охотиться считаются достойными занятыми для мужчин. В деревне Сенты на Теберде я видел, как одна пожилая женщина усердно мазала глиною свой дом, а рядом стоящий сын, шестнадцатилетний парень, спокойно зевал и не думал помогать ей. На вопрос мой, отчего сын не помогает матери, проводник наш с презрительной улыбкой ответил, что это «женское дело».
Местами сеют ячмень и кукурузу, насколько позволяет им песчанная почва, и надо отдать справедливость карачаевцам, что они очень тщательно огораживают и орошают поля; встречаются также картофель и бобы, чем немного разнообразится их пища, состоящая обыкновенно из молока и сыра, а также из свежего или сушеного мяса. Из кукурузы некут хлеб, который, однако, редко употребляется. Из ячменя прежде варили пиво, которое, однако, запретили им муллы; за то разрешили хлебную водку, изрядное количество которой выпивается на праздииках.
Во время пребывашя нашего в Учкулане праздновался курбан-байрам. В этот праздник каждый отец семейства обязан жертвовать за каждого члена семьи, по меньшей мере, одного барана; бедные люди, которым это не по силам, получают подаяния от богатых. Праздник этот дал нам возможность видеть многое из народпаго быта, чего обыкновенно не увидишь. К сожалению, хлеб еще стоял на полях, что мешало нам быть свидетелями джигитовки удалых карачаевцев. За то мы имели случай видеть женщин в красивых праздничных нарядах. На такие праздники девицы и молодыя женщины отправляются на лошадях вместе со своими кавалерами. Мужчина берет женщину к себе на лошадь и сажает ее к себе на левое колено, придерживая ее за талью. Из этого можно заключить, что обращеше обоих полов у них весьма свободное. Это мы и раньше заметили, когда учкуланский старшина предложил нам посмотреть на танцы молодежи, происходившие на дворе. Обыкновенно танцуют попарно какой-то контрданс, в то время как другая молодежь образует круг и ждет, пока очередь не дойдет до них.
/…/ Как у других народов Кавказа, у карачаевцев существует обычай похищения невест; но при свободном обращении молодежи между собой дело это очень просто устраивается. Жених, желающий похитить девицу, всегда уведомляет свою возлюбленную о времени похищения и часто даже родители бывают посвящены в эту тайну. Калым деньгами или скотом отдается в размере от 350 до 1000 руб. Мулла за свадьбу получает по пяти рублей. После свадьбы молодая жена остается на несколько месяцев у своего мужа, а затем, часто на два года, возвращается к родителям, где муж ее посещает от времени до времени. У карачаевцев обыкновенно только одна жена и в каждом семействе много детей.
Одно обстоятельство произвело на нас весьма приятное впечатление, это уход за могилами, в особенности, умерших мужчин. Помимо того, что кладбища окружены каменной стеной, каждая могила еще особенно огорожена для того, чтобы ни люди, ни животные не могли наступить на них. В Тебердинской и пр. на каждой могиле сложены 8-12 толстых бревен четыреугольником, в Карч-Юрте мы заметили что-то вроде каменных саркофагов или же громадных мавзолеев. Такое уважение к покойникам изгладило отчасти то неприятное впечатление, которое мы получили о жителях этой страны. Карачаевцы прежде делились на четыре сословия: «би» князья, «эздены» дворяне, «аsat» крестьяне и духовенство. Это различие первых трех сословий исчезло, но муллы до сих пор, по крайней мере в Учкулане и Хурсуке, играют большую роль, не столько своим положением, сколько большим числом и своими интригами; их насчитывается не менее 160 в двух общинах. Большинство их прибыло сюда из Истамбула. Каждый квартал, а их очень мною, выбирает своего муллу, исполняющего свою должность до тех пор, пока им остаются довольны, что обыкновенно недолго продолжается. Вследствие этого тут много мулл, которые, удаленные от должности, всячески стараются снова попасть на место, причем прибегают к разным интригам. Впрочем, лишенные места, они все еще имеют право исполнять разные духовные требы. Кроме того, муллы эти занимаются чернокнижием и, с помощью разных амулеток и заговариваний, лечат разные болезни.
В заключение я предлагаю терпеливому читателю еще короткое описание нашей поездки на ледник Кукуртлы. Если судить по большой рельефной карте Кавказа, Учкулан как будто лежит у самого подножья Эльборуса. Но на самом деле это не так. Напротив, громадный аул этот расположен среди предгорий, и мы по прямой дорога должны еще проехать добрых тридцать верст, чтобы очутиться у подножья этого горного великана. Поездка эта в высшей степени интересная; пешком понадобилось бы два дня, но верхами путь этот можно совершить в один день. Ближайшие окрестности Учкулана не представляют выдающихся по красоте видов, так как высокие горы, как напр. Учкулан (11704′) и Хуршо (12712′) покрыты обыкновенно туманом. Зато здесь нашим глазам открывается масса красивых видов, когда мы поднимаемся по долине р.Хурсуга. Сперва мы должны проехать несколько аулов, из которых Улу-Хурсук (верно: Уллу-Хурзук, — Ред.), т. е. Большой Хурсук, самый значительный. От любезного приглашения старшины этого аула закусить в его доме, мы, по недостатку времени, должны были отказаться. Эльборус, от которого с Учкулана виднеется только самая верхушка, скоро совсем скрывается от наших глаз, зато направо открывается нам долина Улукама (верно: Уллу-Кама, — Ред.) и за ней прекрасная панорама горы Хоти-Тау и ее соседей. В прекрасной долине быстро текущего Хурсука мы мало-помалу поднимаемся. Дорога и многочисленные мосты находятся в хорошем состоянии. Покатые склоны гор в начале носят довольно скудную растительность, в виде низкого можжевельника и кустов барбариса, а дальше на левом берегу является сосновый лес, в тени которого обильно раскидывается черника. Речка, рядом с которой мы едем, приносить в р. Учкулан массу снежной воды с ледников Эльборуса. Проехав приблизительно верст 15, мы покидаем долину, сокращая большую дугу, которую образует тут река, соединяясь с одним из своих притоков — речкой Кукуртлы-Коль. Тут пришлось нам высоко подняться по крутому склону, в прекрасном сосновом лесу; сильные лошади, тяжело дыша, поднимают нас, уверенно шагая по скользкой и каменистой тропе; потом мы опять спускаемся в долину. У одного «коша» мы останавливаемся на короткое время. Эльборуса мы еще не видим, только отвесный скалистый стены, окружающие его ледники, поднимаются высоко до небесного свода, покрытая вечным снегом. Скалы сильно выветриваются и постоянно осыпаются по крутому склону. Нам пришлось еще версты две пробираться по старым моренам, среди которых трудно найти дорогу, и тут, где, долина поворачивает налево, нам сразу представился Эльборус во всем своем величии. Скоро мы очутились у громадных каменных валов, изрытых горными потоками, которые, во время дождей, ниспадают с крутых, почти отвесных скал. Чтобы подойти к самому леднику, надо было карабкаться по громадным глыбам скал. Сам ледник теперь значительно отступает против прежнего, как это еще помнят отцы наших проводников. Он оканчивается, образуя громадный ледяной каскад (до 500 шагов в ширину), мало по малу расширяясь к верху. Покрытый валунами и грязью он не имеет красивого вида. За то над ним, тем величественнее возвышается Эльборус. Над самым ледником поднимается отвесная скалистая стена; это была когда-то одна из сторон громадного кратера, из которого состояла, как видно, вся верхняя долина Кукуртлы. Громадные глыбы лавы и серы (от которой ледник получил свое название) валяются всюду. На эту стену опирается широкая двуглавая вершина Мингли-Тау (верно: Минги-Тау, — Ред.), имеющего в своей белой одежде такой невинный вид, как будто он давно забыл о страшных опустошениях, которые он когда-то учинял, низвергая гигантские горы и поднимая высокие скалы там, где может быть были глубокие долины. Совершенно справедливо говорят горцы, что человек, обитающие равнины, не знает истинного Бога. Тут, в этой грозно-величественной природе человек чувствует всю свою ничтожность и преклоняется перед могуществом Творца. Так близка нам кажется эта вершина, как будто рукой подать, и на самом деле до вершины не более каких-нибудь двух, трех верст расстояния; но сколько стоило бы нам трудов и времени, чтобы пройти это ничтожное расстояние. Итак, мы удовольствовались тем, что так близко видели этого великана, который в своем гордом величии только очень немногим смертным позволил приблизиться к себе. Глубоко запечатлелась эта величественная картина в нашей душе и мы с возвышенными чувствами отправились в обратный путь. Настала уже ночь, когда мы вернулись в Учкулан, а через день мы уже были в Невинномысской. Тревожные известия о холере в Тифлисе заставили нас поспешить домой.
© ilmu.su